А сегодня, вообще-то, траур у всех ценителей творчества Майкла Джексона. Два года как он, вроде как, умер, а вместе с ним умерла легенда, умерла настоящая поп-музыка, которую даже я иногда любила послушать, хотя фанатом творчества его никогда не была. Хотя, как говорят, он просто устал и улетел на свою родную планету. Пусть так будет. Майкл, он почти как Ленин, жил, жив и будет жить.
Так паршиво стало внезапно, как будто вообще, ну вообще-вообще нет никого дорогого и близкого. Как будто меня никто не любит, не ценит, и всё прочее тому подобное (как бы сильно мне эти мысли ни надоели еще в период скучной и однообразной молодости примерно с четырнадцати до шестнадцати лет, почему-то до сих пор иногда накатывает, и ничего сделать не получается). Хотя странно это, потому что оно, дорогое и близкое, вон, в душе, слышу, как вода льется. В общем, чего хотела-то? Просто сказать, наверное, что я не хочу, чтобы меня отпускали, прогоняли, или же просто игнорировали люди, которых я когда-то подпустила ближе, чем положено. Хочется, чтобы всегда всё было вот так: любимые друзья, любимый мужчина, любимая мама и кошка Дуся, которая никого не любит, но зато её люблю я. Вот бред, а.
Ну вот люблю я брутальных мужиков, ничего не поделать. Сегодня очередной предмет немого восторга видела, как чаще и бывает, в метро. Еду домой, напротив меня сидит совершенно неприятная блондинка в чулках в сеточку с подружкой, на них, понятное дело, смотреть у меня желания нет, и я начинаю искать глазами некое существо, за которое можно зацепиться. И нахожу. Стоит, значит, он, прям собирательный образ идеального мужчины. Как бы составить описание так, чтобы чувствовались мои эмоции-то... Ему лет сорок, может чуть меньше на вид. На голове у товарища недлинный прямой хвост (тут я подумала, что у моего тоже когда-то был хвост, расстроилась). В ушах серебряные серьги, на лице усы-борода (опять что-то знакомое, ага). Поверх черной футболки надета жилетка из грубой коричневой кожи с каким-то узором, ну прям ковбой, что сказать. И на ногах, кстати, туфли коричневые кожаные с вздернутыми мысами и, как жилетка, с узором. Точно ковбой. Черные джинсы, на которых справа прицеплена массивная цепь и ремень с круглой пряжкой медного оттенка. По обеим рукам откуда-то из-под футболки спускаются до запястий сплошные яркие татуировки. Не рассматривала особо, что там изображено, но искорёженное болью и ужасом лицо разглядеть сумела. На левой руке часы, хоть и хромированные, но, блин, все равно смотрятся. Брутальности этому предмету немого восторга придавало выражение его лица. Втянутые щеки, сурово сдвинутые брови, грозный взгляд. И головой товарищ покачивал под ритм, видимо, музыки, доносящейся из его наушников. И улыбался еще иногда. Наверное, тоже музыке. Крутой же!
Я, конечно, рада за Иисуса, что он завтра, вроде как, воскресает, но как, как же можно столько энергии, энтузиазма, времени, сил и денег тратить на религию? Даже собственную мать никак не могу переубедить. Не получается уговорить не то что перестать красить яйца и покупать куличи, не получается уговорить перестать хотя бы освещать их. Сегодня я попалась на удочку, она попросила меня сходить и осветить-таки эти пасхальные кушанья, благо Батюшка приезжал прямо к супермаркету рядом с её местом работы. Я просто поразилась увиденному. У входа в универсам стоял длинный-длинный стол, вокруг толпа людей, на столе принесённые ими куличи и яйца. Бабушки, женщины, девушки, девочки с покрытыми головами. Толпа всё больше, люди пихались, толкались, настойчиво просили уступить им место у стола. Такое типично-русское быдло-стадо, словами не передать. Все крестились без разбору, глядя друг на друга и повторяя одни и те же движения рукой. Приехал этот служитель церкви, весьма лукаво оглядел всех и ухмыльнулся, начал читать молитву. Бабки шикали и просили замолчать всех, кто в это время разговаривал, ибо это ж молитва! Пока поп опрыскивал всех и вся святой водой, люди блаженно закрывали глаза, улыбались, прям чувствовалась их надежда на то, что им только что простили всё. Кому прощение, а у Резцовой тушь потекла. А тем временем меня интересовал лишь один вопрос - на какой там машинке приехал товарищ Батюшка. Я не стремлюсь осуждать кого-либо, если люди считают, что Бог есть, и в него надо верить, попутного им ветра. Но неужто никто не понимает, что религия - это великолепный способ манипуляции? Это же все правительственные выходки, всегда так было и будет. Сколько денег поступает в бюджет ежегодно от продажи куличей, яиц, краски для яиц и всех прочих атрибутов этого светлого дня? И куда они все уходят? Хотя, это уже совсем другая история. А завтра я просто боюсь выходить на улицу, везде будут же эти люди, это стадо, бегающее между кладбищами и церквями с куличами, пасхами и разноцветными яйцами. Мать даже мне впихнула освещённый кулич и 8 яиц, хотя ответа на вопрос "зачем?" я так от неё и не добилась. Знает же, что мне и Диме как-то по боку вся эта христианская ерунда. Ну, хоть будет чем позавтракать утром, что уж там.
Это чувство, как будто весь мир умер, провалился куда-то к чёртовой матери, исчез. Как оно надоело. Нет, ясное дело, всё на своих местах, со мной ежедневно общаются люди, дорогие мне и не очень, у меня что-то спрашивают, я что-то отвечаю, ко мне прикасаются, я прикасаюсь в ответ, но ощущение такое, будто это всё - лишь глупая иллюзия. Образы какие-то размытые, нечёткие, как будто все люди находятся за стеклом, по которому стекают капли этого дурацкого осеннего дождя. Осеннего. В середине апреля. Так хочется радостного тёплого солнца, кислотно-яркого зелёного цвета травы и свежих листьев, ещё не покрывшихся обычной московской пылью. Хочется голубого, аж вырви глаз, неба с легкими, словно дым, облачками. Хочется того, что вижу я в своих снах. А наяву наблюдаю я какие-то грязные, мрачные, мокрые улицы, как будто упакованные в целлофановый серый пакет для мусора. И делать не хочется ничего, только спать и смотреть какой-нибудь сериальчик, укутавшись в теплый плед и надев на ноги шерстяные носочки, как поздней осенью в непогоду или холодной зимой. И видеть никого не хочется. Сегодня Дарьсергевна с Ксюшей позвали меня поесть суши. Ну, пошла, думала, развеюсь хоть чуть-чуть, полегче, может, станет. Полегчало лишь на то время, пока Дашка была рядом, и мы с ней, как обычно, шутили на те темы, шутить на которые в принципе не положено. И то под конец всё навязчивее становилась мысль о том, что скорее бы уже домой, закрыться в комнате и сидеть в одиночестве. В голове какой-то сумбур, я, кажется, плохо запоминаю происходящее, всё время кавардак в мыслях, и хочется сесть на пол, схватить голову руками и закричать. Да что народ пугать. А ещё появился какой-то странный страх остаться одной, без Димы, без Тани, с которой, к слову сказать, и не общаемся почти, без университетских товарищей, без Лены с Витей, которых я и так давно не видела, без всех... И сегодня поймала себя на мысли, что мне начало казаться, что за моей спиной что-то про меня говорят, смотрят как-то странно, в глаза говорят какую-то не являющуюся правдой чушь. То ли комплексы полезли, то ли паранойя. С первым ещё можно справиться, но второе уже посерьёзнее будет. Надеюсь всё, что с прекращением внезапно наступившей поздней осени и приходом настоящей весны кончится весь этот бред. А то не по себе как-то. Сегодня хотя бы не болит голова. Дима приедет послезавтра, может, хоть он поможет справиться и как-то развеяться? P.S. Нет, болит голова теперь.
Последние несколько дней я вижу только яркие, даже кислотно-яркие, и очень реалистичные сны. Они помогают, ведь на улице серость и осадки. И почему-то мне постоянно хочется туда, где всё красочно, как от лсд, что ли. Хожу полутрупом с больной головой почти неделю, хочется лечь и забыться. Настроение всё чаше стремится к нулю и ниже, злость и раздражение вырываются наружу, я кричу, ною. Недовольство дорастает до предела, когда хоть что-то, любая мелочь, идёт не по-моему. Всё таблетки. Больше бы спать. Спать бы постоянно, там же всё так живо, тепло и ярко. Сон на сон не приходится, что-то доброе сменяется каким-то маниакальным шизофреническим бредом, но от этого только интереснее. Хочу не просыпаться.
Узнала сегодня благодаря всемогущему контактику, что еще одна бывшая одноклассница недалече, чем неделю назад связала себя прочными узами брака. И вновь я задалась вопросом, куда же этих молоденьких козочек всех поголовно несёт-то. Вроде даже еще молоко по губам стекает, слюнявчик на шее весь в пятнах от какой-нибудь Агуши или Растишки, а она уже замужняя дама. Куда они торопятся? Хотя, может быть, там повод залётный, кто знает, но всё равно далека я от столь серьезных шагов. Рожать-то рожай, но штамп зачем? Хотя тоже верно, чтоб мужика, пока он, бедный, в шоке от произошедшего и согласен на всё, только лишь бы весь ужас закончился, успеть привязать к себе намертво, мол, всё, теперь ты муж. Чтоб не сбежал, в общем. Я бы, конечно, поспрашивала у этих жёнушек-подростков, зачем они это делают, но не вижу смысла, ибо подозреваю какими будут ответы. Мол, зачем тянуть, любовь не знает понятия "возраст", муж должен быть один на всю жизнь, причем желательно с малолетства, и тому подобная чушь. Но это не основной вопрос, который меня мучает уже несколько часов. А главный вопрос, та-таааам, собственно, вот в чем. Зачем нужно это пышное традиционное белое платье? А ведь почти каждая приличная девушка, вся такая романтичная, ждущая принца на белом мерине (для кого это конь, а для кого - автомобиль), видящая во сне каждую ночь пышную свадьбу с миллионом гостей и двумя миллионами надувных шариков, мечтает быть на этой самой свадьбе похожей на огромный кремовый торт или облако. Почему белый цвет? Ну, это понятно, олицетворение чистоты, свежести и невинности, но, во-первых, большинство женящихся в наше светлое время пар не то что сексом трахаются лет этак с четырнадцати, так этот белый кусок торта невинности нередко натягивается на подросшее пузо милой барышни, о чем тут говорить-то? Да и во-вторых, если уж надевать белое по традиции, то почему платье обязательно должно быть таких размеров, чтобы под юбкой можно было еще толпу вьетнамских школьников спрятать? Ну непонятно же. Решила, что если я уж соберусь когда-нибудь стать чьей-нибудь женой, и внезапно начну напяливать на себя это самое белое облако, попрошу кого-нибудь уничтожить меня, несчастную, каким-нибудь изощренным способом.
Вчера поздно вечером, где-то в двенадцатом часу, ни с того ни с сего написала вконтактике сообщение Игорю. Просто "Привет, Игорь, как жизнь?)". Даже не знаю, что на меня нашло, то ли воспоминания о том, что у меня на антресолях до сих пор лежит когда-то одолженная клавиатура, то ли приподнятое настроение, то ли некоторое, совсем небольшое, количество шампанского где-то в районе желудка, то ли банальное любопытство. В общем, написала, и стала ждать прихода ответа. Не дождалась, видимо, товарищ утопал в кроватку. Зато утром, ну, где-то в четырнадцать тридцать, обнаружила ответ. Мы миленько так пообщались в течение дня, как старые знакомые (а почему, собственно, "как"?) Дела у него хорошо, бла-бла-бла, суть не в том. Я испытала чувство бешеной радости и счастья, когда от его сообщений я почувствовала... да в том-то и дело, что ничего я не почувствовала. Ни какого-то волнения, ни бури воспоминаний, ни желания с ним внезапно встретиться во имя чего-то непонятного, ни радости от того, что он не против со мной пообщаться. А то я всё думала до сегодняшнего дня, что мало ли, еще не совсем отпустило, и стоит только хоть слово получить с его стороны, будет если не буря эмоций, то хоть что-то. А там ни-че-го. Процесс освобождения прошёл успешно, принимаю поздравления.
Почему во сне я так часто теряю любимых? Сегодня сон снился неприятный до невозможности, в нём было такое непереносимое чувство одиночества и безысходности, что хотелось удавиться. А суть сна, собственно, вот в чём. Дима, вроде как, уехал куда-то, а я в один прекрасный момент зашла в терновские блоги и увидела одно из первых сообщений в общей ленте о том, что Миронов Дмитрий Юрьевич погиб при каких-то нелепых обстоятельствах, не помню. У меня, естественно, началась истерика, я рыдала, я билась кулаками в стену, кричала что-то, это всё продолжалось невесть сколько времени. Потом надо было что-то делать в связи с происшествием... Люди какие-то. Вроде как, какой-то общий друг помогал мне, какой-то знакомый мужчина, что-то типа Юрия Михайловича, но, вроде как, не он, говорил со мной, пока я, сидя на полу в слезах-соплях, билась руками и чуть ли не головой в пол. Тогда я сказала фразу: "А мы в следующем мае собирались пожениться.", легла на пол и просто плакала. Потом с тем непонятным общим другом что-то делали. Первое, что нам пришло в голову - альбом-посвящение, даже непонятно зачем. И только мы начали его планировать, меня снова прорвало. Диалог был примерно следующий: -Нет, -говорю,- это не может быть правдой! -Я тоже не верю. -Это же Маг! Мааааг!!! Он не мог умереть ВОТ ТАК! Он столько всего пережил, неужели в этот раз он всё-таки не выкарабкался?! Нет, ну это же Маг! Ты же знаешь!!! -Да, знаю. -Он живой! -...Возможно и живой, слушай, - товарищ заметно воодушевился. -Я завтра буду звонить, узнавать! Он точно живой! -Да! Звони сегодня! -Живой. Живой. Он живой! - повторяла я без конца. У меня снова истерика, слёзы и смех. Я проснулась на этом моменте. Глаза были мокрые, снова я плакала во сне. Поблагодарила высшие силы за то, что это был сон. И чуть не разревелась.
И сейчас, пока печатала это, не смогла сдержать слёз. Это, пожалуй, самый жуткий и самый эмоциональный сон, который я когда-либо видела. И лучше бы не видела вообще. Не дай Бог подобного.
Если что, никто не собирался пожениться в следующем мае, это лишь история из сна.
Когда три минуты для девушки могут показаться чёртовой вечностью, изматывающей и угнетающей? Три минуты, за которые можно передумать столько, что голова чуть ли не лопается. Три минуты, когда тест на беременность лежит перед тобой, и ты ждешь результата. Даже если сама знаешь, что не беременна, всё равно очень волнительно, даже страшно.
Вдох-выдох. Лежишь ты на кухне, нет, не на своей даже. На кухне в съёмной квартире Юрия Михайловича, где с недавних пор обосновался Очень Важный Человек. Лежишь и пытаешься задремать, хотя сон не идёт никак. Ты здесь просто потому, что он, Очень Важный Человек, сказал: "Оставайся..." И ты осталась. Позвонила маме, сказала, чтобы она не ждала. Ведь он попросил не уезжать сегодня. Вот лежишь и слушаешь. Вдох-выдох. Как всегда у стенки спит он, раскидав ноги на две трети кровати, поджав под голову подушку, вытянув левую руку на твою половину. Вдох-выдох. Заложенный нос мешает ему нормально дышать. Сопит, похрапывает, бормочет что-то невнятное и иногда ноет о чём-то. Вдох-выдох. Простуженное дыхание скользит по твоему плечу и шее. Приятно. В горле запершило. Тихонечко, давя кашель, со слезами на глазах от этого, вылезаешь из-под теплого одеяла, встаёшь, стараясь не разбудить, наливаешь стакан воды, пьёшь. И слушаешь. Вдох-выдох. Спит. Радуешься, что звон стакана об другой стакан/чайник/стол и твои шаркающие шаги не потревожили его сон. Аккуратно заползаешь обратно под одеяло, тебя знобит немного, как и всегда, когда ты зачем-то встаёшь с кровати. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Устраиваешься удобнее, как обычно, с краю, лицом "на улицу". Чувствуешь, как тепло становится твоей спине. Медленно согреваешься. Вот и не трясёт тебя уже больше от холода. Зачем-то хватаешься за большой палец его вытянутой на твою половину руки. Так ведь спокойнее. Вдох-выдох. Дыхание снова щекочет шею и плечо. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох... Рядом с тобой спит Очень Важный для тебя Человек. Кто-нибудь ещё спросит, почему ты такая счастливая? (Это писалось на той самой кухне в бессонные минуты, когда в моей руке была рука спящего его. 03:44 по московскому времени, 24 января 2010 года)